— Будь все проклято, — захрипел Кобылин и пнул чемоданчик. — Я не хотел. Не хотел так!
Слезы наконец хлынули широким потоком. Рыдая, Алексей развернулся и бросился прочь. Все было кончено. Еще билось сердце, еще работали мышцы, но жизнь была уже позади. Он ощущал себя зомби — все еще ходящим, говорящим, но уже — мертвым.
Закрывая руками лицо, Алексей добежал до ворот, ткнулся в закрытую створку, чуть не разбив лицо. Потом, ослепленный слезами и болью, нашарил щель в воротах, выбежал на улицу, пытаясь избавиться от шепчущих голосов за спиной.
Пробежав мимо машин, Алексей выскочил на обочину дороги и бросился вверх, на холм, к жилым домам, сверкающим в темноте новогодними гирляндами окон. Он не видел, куда идет, просто бежал, не думая ни о чем, отдавшись на милость скорби и отчаянья. Внутри было пусто, как в высохшем колодце, а из глаз лились слезы. Он бежал и знал, что не остановится, пока у него есть хоть капля сил.
У него за спиной, у ворот, что так и остались распахнутыми, метель сгустилась, вылепив из снега зыбкий силуэт женщины в белых одеждах. Она смотрела вслед убегающему человеку. Смотрела с удивлением, приподняв белоснежную бровь. Она так и не поняла, откуда этот человек взялся и почему ее так тянет к нему. Почему он, несмотря на все свои усилия, так и не остался рядом с ней. И почему сейчас, уцелев, он бежит сам не свой от горя и печали. Почему, выжив, он так мечтает умереть? Это было выше ее понимания.
Женщина подняла руку и разжала пальцы. На ладони лежал ослепительно черный шарик, похожий на жемчужину. И только на самом его верху была одна едва заметная белая точка. Она чуть подрагивала, словно решая — исчезнуть навсегда или немного подождать?
Белоснежные пальцы сомкнулись, пряча черную жемчужину от чужих взоров. Взвыл холодный зимний ветер, и под его ударом белая фигура женщины, сотканная из тысяч снежинок, рассыпалась в прах. Ветер подхватил его, швырнул о ворота, взвыл, как пес, почуявший мертвых, и умчался в темноту ночи.
У ворот, утопавших в снегу, не осталось никого.
Кобылину стало жарко, и он проснулся. Пот стекал по горячему лбу, застревая в бровях. Алексей заворочался, замычал, вяло отмахиваясь от ночного кошмара, наполненного льдом и смертью. Потом неохотно разлепил опухшие веки, рванул ворот — было трудно дышать. Снова закрыл глаза, но уже не уснул. По лбу тек пот, из расстегнутого ворота куртки шел кислый запах немытого тела. Поворочавшись с боку на бок, Кобылин наконец приподнялся и сел.
Сон медленно отступал, возвращая Алексея в ту реальность, где он не хотел находиться. Он приподнял голову, пытаясь рассмотреть в полутьме — где он сегодня. Оказалось — все в том же подвале. Грязные стены, огромные трубы, заляпанные бетоном, пол выстелен грязным картоном. Наверху едва заметно тлеет лампочка, освещая угол, больше похожий на крысиное гнездо, чем на жилье человека. И все же сейчас он был домом для того, у кого дома не было.
Кобылин поскреб зудящую грудь, потом распахнул драную курку, запустил руку под грязный свитер и поскреб еще раз. Глянул в сторону — там, у двери, прямо на пол было накидано старое тряпье. На нем, свернувшись калачом, лежал сухонький человечек в телогрейке. Вася. На него Кобылин наткнулся в тот день, о котором не хотел вспоминать. Да он и не помнил толком, как он встретил Васю. Главное, тот привел нового знакомого в свой угол, пожалел. Угостил чем было. И только тогда Алексей понял, в чем его спасение. Он и спасался, уходя в черное и липкое забытье всякий раз, когда жизнь пыталась напомнить о себе.
Подняв руку, Алексей провел ладонью по небритой щеке. Наверно, прошло не меньше недели. Пальцы коснулись разбитой скулы, и Кобылин скривился. Лицо опухло, от глаз остались только щелочки, губы стали горячими и распухшими, как оладьи. Алексей попытался сглотнуть. Не вышло — во рту было так сухо, что язык прилипал к небу. Тут же захотелось пить.
Страдальчески замычав, Кобылин опустился на колени и подполз к толстой трубе, заменявшей им с Васей стол. Под ней обнаружилась пустая бутылка, пахнущая спиртом. Пошарив в темной дыре за трубой, Кобылин вытащил из тайника пластиковую бутыль, которую еще с вечера набил снегом. Снег растаял, и в бутылке плескалась мутная водица. Кобылин отвернул крышку и жадно припал к горлышку, захлебываясь теплой жижей. Вода отдавала бензином и гарью, но Алексей пил жадно, давясь, не замечая горького вкуса, к которому уже привык. Выхлебав за раз половину бутыли, Кобылин икнул. Хорошенько подумав, осторожно закрыл крышечку и встал на четвереньки. Засовывая бутылку как можно дальше под трубу, Алексей внезапно почувствовал кончиками пальцев стекло. Отбросил пластиковую бутыль, ухватился за стеклянную и вытащил ее на свет.
Это оказалась ополовиненная бутылка водки — самой дешевой, но настоящей. Припрятанной запасливым Василием для особого случая. Кобылин отвернул жестяной колпачок, нюхнул. Кинул вороватый взгляд на спящего знакомого. Потом подполз к своему лежбищу, устроенному из старой, изъеденной молью дубленки, которую он нашел у баков. Уселся поудобнее, поставил бутылку на пол перед собой. Заботливо прикрыл горлышко пробкой. Посмотрел на Василия. Тот и не думал просыпаться — тяжело, с присвистом, сопел во сне да пускал пузыри. Алексей перевел взгляд на бутылку. Она манила его своей незаконченностью. Нужно было ликвидировать это несовершенство — опустошить ее, оставить только кристально чистое стекло. Алексей еще раз глянул на нового знакомого. Тот сладко спал. Кобылин сердито засопел носом. В голове уже начало проясняться, вчерашний день вспомнился почти целиком. Так недалеко и до воспоминаний о той ночи… Кобылин вздрогнул и потянулся к бутылке. Дрожащие пальцы коснулись теплого стекла, и в тот же миг из живота Алексея полилась звенящая музыка.