Охотники ночного города - Страница 104

К оглавлению

104

Девочка снова наклонилась над спящим охотником, но на этот раз он не проснулся. Она внимательно осмотрела его лицо, стараясь разглядеть все детали, каждую крохотную морщинку. Потом бесшумно выпрямилась. Левая рука, сжатая в кулак, раскрылась и на ее ладони появилась горсть маленьких шариков — белых и черных. Потом девочка подняла правую руку. В ней, между большим и указательным пальцем, был зажат еще один шарик — полосатый, как зебра. Черные и белые полоски вились друг вокруг друга, и казалось, что шарик вращается. Девочка, внимательно рассматривавшая эти полоски, медленно перевела взгляд на лицо спящего охотника, снова всмотрелась в него, словно пытаясь разгадать нелегкую загадку. Потом быстро, очень по-человечески, пожала плечами и растворилась в лунном свете.

Кобылин даже не проснулся. Он спал, и теперь ему снилось, что он снова вышел на ночные улицы города, залитые ярким неоновым светом фонарей. Охота продолжалась — даже во сне.

Часть пятая
Последняя охота

В свете настольной лампы, разгонявшей полумрак, плавали пылинки. В кабинете царила тишина. Он видел столько владельцев, что, казалось, обрел способность стариться, как человек.

Шкафы, выстроившиеся вдоль стен, блестели темным лаком. Побелка пожелтела от старости и сигаретного дыма, что когда-то клубами поднимался к высокому потолку. Дубовый паркет — неровный, бугристый — тихо поскрипывал, даже когда по нему никто не ходил. Все пытался вернуться к навсегда забытой форме, но всегда проигрывал неравный бой с сыростью и тяжелой мебелью. Лишь старая ковровая дорожка, выцветшая до всевозможных оттенков бурого, приглушала стоны паркета. Время не пощадило и ее — тяжелые ножки массивных деревянных стульев оставили в ней глубокие вмятины, которые ничем уже нельзя было прикрыть. Длинный стол для заседаний тянулся от письменного стола до самой двери. Когда-то за ним мог уместиться сразу десяток людей — порой взволнованных, кричащих друг на друга, спорящих до драки, а порой хранящих тяжелое молчание. Этот стол видел много совещаний. Он слышал такое, что если бы вдруг обрел голос, то был бы немедленно сожжен прямо в кабинете. Но стол умел хранить тайны. Даже сейчас, когда все стулья были плотно задвинуты под столешницу и лишь на одном из них сидел посетитель, стол мрачно сиял остатками лака, сочась своей значимостью — так, словно за ним снова решалась судьба десятков, а то и тысяч людей.

Посетитель, широкоплечий здоровяк с бритой головой, так и не снял длинное пальто. Уселся в нем на стул, немилосердно сминая жесткую черную кожу. Поставив локти на потертое сукно, он не отводил пристального взгляда от хозяина кабинета — маленького округлого человечка, сидящего за письменным столом и разглядывающего золоченую ручку, лежавшую у раскрытого ежедневника. Узкие губы бритоголового были сжаты, скулы напряжены, словно он собирался оскалиться. Его лицо даже немного заострилось, словно из-под маски человека проглядывала волчья морда. Хозяин же кабинета, круглолицый, толстощекий, напоминающий отъевшегося мопса, выглядел спокойным и равнодушным. Посетитель не вызывал у него никаких эмоций, а такие взгляды он видел и раньше. Но на нем все еще была темно-синяя форма, а на плечах — золотые погоны. А те, кто смотрел на него зверем… О их судьбе мог рассказать старый стол, но он предпочитал многозначительно молчать.

— Итак, — медленно произнес бритоголовый низким, рычащим голосом, полным нетерпения. — Что скажешь, Павел Ильич?

— Что скажу? — равнодушно переспросил хозяин кабинета, касаясь пальцем пустых страниц ежедневника. — Я все сказал, Саша. Еще в прошлый раз.

— С прошлого раза многое изменилось, — отозвался бритоголовый. — Очень многое.

— Я ничего не могу сделать, — отрезал Павел неожиданно резким тоном. — И не хочу.

— Все зашло слишком далеко, — прорычал гость, которого называли Сашей только в далеком детстве. — И ты знаешь это. Мы не можем оставить все как есть.

— Все действительно зашло очень далеко, — отозвался Павел, — даже дальше, чем ты думаешь. Многие недовольны.

— Отдай мне их, — Александр подался вперед, и кожаное пальто заскрипело. — Или просто отойди! Перестань их прикрывать…

— Нет, — отрезал Павел Ильич. — И ты прекрасно знаешь, что прикрываю их не я. Это не моя… область.

— Перестань, — бросил бритоголовый. — С твоими связями… Тебе нужно лишь поговорить с тем, чья эта область, и все.

— Саша, — мягко перебил его хозяин кабинета. — Ты не понимаешь. Здесь у нас не стая. Это целое гнездо стай. Ты мыслишь слишком просто и прямолинейно. Здесь так дела не делаются. Время приказов и разговоров за бутылкой прошло. Теперь все решает выгода.

— Тебе нужно денег? — вскинулся бритоголовый. — Сколько?

— Болван, — покачал головой Павел, взглянув на посетителя с заметным сожалением. — Как был головорезом, так и останешься. Деньги — прах. Я не могу сунуть взятку кому-то из них. Это гибкая система. Она колеблется, как весы: сегодня выгоден один союз, завтра другой. Это игра, у которой правила меняются на ходу. Это система сдержек и противовесов. Одно грубое движение, и все рассыплется. Деньги — это очень грубо. Это даже хуже выстрела в затылок.

— Тогда, может, выстрелить? — бритоголовый хмыкнул, с удовольствием наблюдая за брезгливой гримасой собеседника.

— Твои шутки все так же несмешны, — сказал тот. — Перестань паясничать.

— А что делать? — спросил Александр. — Что делать, Паша? Это начало войны.

— Которую начал ты, — с укоризной бросил хозяин кабинета. — И твоя стая.

104